Серая Шейка (Мамин-Сибиряк)

Первый осенний холод, от которого пожелтела трава, привел всех птиц в большую тревогу. Все они начали готовиться в далекий путь, и все имели такой серьезный, озабоченный вид. Да, нелегко перелететь расстояние в несколько тысяч километров…

Сколько бедных птиц выбьются из сил по дороге, сколько погибнут от разных случайностей, – вообще было о чем серьезно подумать. Серьезная большая птица, такая как гуси,  утки и  лебеди, собирались в дорогу с важным видом, сознавая всю трудность предстоящего им подвига дальнего перелета; а сильнее всех шумели,  хлопотали и суетились такие маленькие птички, как кулички-песочники, чернозобики, кулички-плавунчики, черныши, зуйки.

Они давно уже собирались стайками и переносились с одного берега на другой по болотам и отмелям с такой быстротой, как будто кто-то бросил горсть гороху. У маленьких птичек была такая большая работа…

Лес стоял темный и молчаливый, потому что главные певцы улетели, не дожидаясь холода.

— И куда эта мелочь торопится! – ворчал старый Селезень, не любивший себя беспокоить. – Не понимаю, о чем тут беспокоиться.  В свое время все улетим…

— Ты всегда был лентяем, поэтому тебе смотреть на чужие хлопоты  и неприятно, – объяснила его жена, старая Утка.

— Я был лентяем? Ты просто ко мне несправедлива, и ничего больше. Может быть, я сильнее всех забочусь, а только вида не показываю. Толку от этого немного, если буду с утра до ночи по берегу бегать, кричать, надоедать всем, мешать другим.

Утка вообще была не совсем довольна своим супругом, а теперь окончательно рассердилась:

— Ты на других-то посмотри, лентяй! Вон наши соседи, лебеди и гуси, – любо на них посмотреть.  Душа в душу живут … Небось лебедь или гусь своего гнезда не бросит, и всегда впереди выводка. Да, да… А тебе до детей и дела нет. Только о себе и думаешь, чтобы зоб набить. Одним словом, лентяй… Смотреть-то даже на тебя противно!

— Не ворчи, старуха!.. Ведь я не говорю, что у тебя такой противный характер. У каждого есть свои недостатки… Я не виноват, что гусь – птица глупая и поэтому со своим выводком  нянчится. Вообще мое правило – в чужие дела не вмешиваться. Зачем? Пусть каждый живет по-своему.

Селезень любил серьезные рассуждения, причем оказывалось как-то так, что всегда прав, именно он, Селезень. Он всегда лучше всех и всегда умен. Утка давно к этому привыкла, а сейчас по совершенно особенному случаю волновалась.

— Какой ты отец? – накинулась она на мужа. – Хорошие отцы о детях заботятся, а тебе – хоть трава не расти!..

— Ты это о Серой Шейке говоришь? Что же я могу поделать, если она летать не может? Я не виноват…

Серой Шейкой они называли свою калеку-дочь, у которой еще весной, когда подкралась к выводку Лиса и схватила утенка, было переломлено крыло. Старая Утка тогда смело бросилась на врага и отбила утенка; но одно крылышко у него оказалось сломанным.

— Даже и подумать страшно, как мы оставим  здесь Серую Шейку одну-одинешеньку, – повторяла со слезами Утка. – Все улетят, а она останется одна. Да, совсем одна… Мы на юг, в тепло улетим, а она, бедняжка, здесь будет мерзнуть… Ведь она наша дочь, и как я ее люблю, мою Серую Шейку! Знаешь, старик, пожалуй,  останусь-ка я зимовать здесь вместе с ней …

— А другие дети?

— Те здоровы, они обойдутся и без меня.